У России есть ближайшие несколько лет, чтобы подготовить свою экономику и, главное, правовую базу под задействование по максимуму российских климатических активов для повышения конкурентоспособности на международной арене.
В ноябре-декабре 2023 года в Дубае прошел очередной Всемирный климатический саммит, а если точнее – 28-ая конференция участников Рамочной конвенции ООН по изменению климата (COP28). В ходе встречи участники на нескольких площадках обсуждали главные тенденции международной климатической повестки. Дискуссия включала в себя вопросы прогресса по Парижскому соглашению, повышение национально определенных вкладов (NDCs) для достижения целей по ограничению глобального потепления, финансирование климатических действий. Проходили презентации новых технологий и решений для смягчения последствий изменения климата и перехода к низкоуглеродной экономике.
На второй план ушли научные и гуманитарные вопросы, а красной нитью через всю конференции прошла тема финансов и роли рынков в воздействии на глобальные климатические изменения (Climate finance). Точнее – как новые финансовые инструменты могут помочь переломить негативные тенденции в росте температуры на Земле и снизить выбросы СО2, как основную причину, по версии политиков, климатических изменений. То есть – экономически обосновано провести т.н. декарбонизацию.
Соответственно, на саммите были представлены ведущие международные финансовые институты, желающие оседлать новую «зеленую волну». Это и банки, и инвестиционные фонды, и суверенные фонды богатых стран Залива, и, само собой, крупнейшие нефтегазовые компании. Задавался ли кто-нибудь вопросом, зачем и к чему всё это?
Немного истории вопроса
Ученые давно изучают климат Земли, протекающие в атмосфере метеорологические процессы, их связь с Мировым океаном; проводят реконструкции палеоклиматов и палеоландшафтов с целью установить, насколько значимо менялся климат на планете в течение последних тысяч и миллионов лет. Регулярные наблюдения на метеостанциях ведутся относительно недавно – всего каких-то 100-150 лет. И то, в самом начале это были очень спорадические пункты измерения, расположенные преимущественно в развитых странах, на которых получали очень ограниченный перечень параметров. Значительное расширение сети наблюдений произошло уже во второй половине XX века с развитием гражданской авиации, а в дальнейшем – с освоением космоса. Начались наблюдения за глобальным климатом и глобальными метеорологическим процессам. Таким образом, достоверным рядам данных по состоянию атмосферы Земли немногим более 50-70 лет. Все, что старше, неизбежно требует поправки на качество проводимых измерений и состояние окружающей среды того времени.
Тем не менее, ближе к концу XX века ученые стали замечать в рядах наблюдений некоторый тренд на увеличение общей температуры по планете. Тогда климатологи разделились на 2 лагеря – тех, кто считал, что наметился новый тренд, и с ним надо что-то делать, и тех, кто настаивал (в том числе на основе палеореконструкций), что изменения цикличны, и в дальнейшем тренд может измениться в противоположную сторону. Первые предлагали немедленно назначить человека ответственным за глобальное потепление (самые радикальные деятели), вторые настаивали, что надо продолжать наблюдения – глядишь, новые данные помогут что-то объяснить.
В Европе и в США в итоге взяли вверх климатические радикалы (не без участия политиков и бизнесменов, конечно), и с середины 2000-х гг. на Западе сформировалась устойчивая повестка на борьбу с глобальным потеплением. Это проявилось как в общем настрое научного сообщества развитых стран, так и в принятии политических решений ведущими центрами принятия решений сначала в ЕС, а следом и в США. Уже к середине 2010-х годов мнение о глобальном потеплении в развитых странах стало практически безальтернативным, а финансирование программ, по которым ученые вели исследования в противоположном направлении, прекратилось. Тем не менее, развивающиеся страны, т.н. Глобальный Юг, Азия и Латинская Америка, не торопились встраиваться в новую повестку.
К концу второго десятилетия XX века развивающимся странам было предъявлено, что рост температуры не только не прекращается, но и ускоряется, что привело к ратификации практически всем миром Парижского соглашения и принятию всех его положений как основополагающих для внутренней экологической политики стран. В то же время страны «золотого миллиарда» за последние 20 лет провели масштабные инвестиции в новые «зеленые» технологии и представили их миру, как одно из средств решения экономических (прежде всего энергетических) и экологических проблем.
Теперь для полноценного «зеленого» перехода у западных стран есть и технологии, и финансовые инструменты для навязывания своей политики на глобальном уровне. Развивающиеся страны в ответ заняли позицию, что не против декарбонизации и «зеленой» повестки, но не готовы её оплачивать. В том числе – и своим технологическим отставанием и практически колониальной зависимостью.
Что Россия?
Наша страна долгое время сопротивлялась общемировым тенденциям. Мы в числе последних присоединились и к Киотскому протоколу, и к Парижскому соглашению. Связано это было с несколькими факторами:
- Консервативный стиль российского руководства и недоверие надгосударственным (глобальным) институтам.
- Позиция российского научного сообщества, которая в основном заключалась в поддержке тех мировых коллективов, которые выступали на стороне концепции циклических изменений.
- Общим характером российской экономики, ориентированной на добычу и поставку на Мировой рынок углеводородного сырья и вообще продукции с т.н. «углеродным следом».
Тем не менее, в итоге Россия пристегнула свой вагон к уходящему поезду глобальной климатической повестки и, если бы не СВО, продолжала бы медленно трястись в его конце. Специальная военная операция развернула ситуацию радикальным образом. Прежде всего, в волнах санкций против России её потенциальные климатические активы попали под ограничения де-факто (юридически их нет ни в одном пакете, однако на международном уровне с ними не работают). Второй фактор – военные действия привели к переключению внимания многих инвесторов в Европе с «зеленой» повестки на милитаризацию и военно-промышленный комплекс. Это привело к резкому снижению темпов инвестирования технологий зеленого перехода. В-третьих, основными акторами климатической проблематики теперь становятся активно развивающиеся страны Азии, а именно – Китай, Индия, богатые страны Персидского залива. Эта ситуация позволяет России кардинальным образом изменить подход к «зеленой» повестке как с глобальной политической точки зрения (перехватить инициативу у стран Запада в деле продвижения технологий), так и на экономическом фронте – использовать размеры территории и подконтрольных акваторий как климатический актив.
Такой перехват повестки важен для России в том числе и потому, что многие лидеры мировой торговли, в частности Европейский Союз, в 2026 году введут углеродный налог на импортируемые товары. Таким образом, к каждому продукту будет приписан т.н. «углеродный след». Естественно, он будет выше у товаров тех стран, в которых более энергоемкая экономика и которые в значительной степени ориентированы на экспорт природных ресурсов либо продуктов низкого передела. В ЕС такой трансграничный механизм уже создан и носит название Carbon border adjustment mechanism (CBAM). Сейчас, в условиях действия жестких санкций ЕС, его роль для России невелика. Тем не менее, Европа продолжает нуждаться как в российских ресурсах (нефть, газ и др.), так и в большой номенклатуре товаров низкого передела – от продукции металлургии до минеральных удобрений. В настоящий момент такая торговля осложнена необходимостью подключения третьих стран (и соответствующих издержек с этим связанных). В дальнейшем, при ослаблении санкционного давления и возобновлении прямой торговли дополнительные издержки нам будут навязаны в рамках CBAM и в виде углеродного налога.
Таким образом, пока идет СВО у России есть время (ближайшие несколько лет), чтобы подготовить свою экономику и, главное, правовую базу под задействование по максимуму российских климатических активов для повышения конкурентоспособности на международной арене. Конечно же речь не идет о прекращении использования ископаемого сырья и тотальной декарбонизации (то есть по факту – деиндустриализации). Речь идет о том, чтобы с использованием климатического потенциала российской территории привести экономику страны в состояние карбонового равновесия, когда доказательным образом демонстрируется, что весь объем эмиссии парниковых газов поглощается природными системами. В пределе, это поглощение должно дать определенный избыток, который позволит продавать т.н. углеродные единицы на мировом рынке.
Возможный ответ России
- Всеобъемлющая инвентаризация выбросов парниковых газов промышленностью, электроэнергетикой, сельским хозяйством и транспортом,
- Технологические мероприятия по снижению эмиссии парниковых газов (внедрение новых ресурсосберегающих технологических линий на предприятиях, снижение энергоемкости и топливоемкости экономики),
- Развитие атомной и альтернативной энергетики на российских технологиях в базе с тепловой газовой генерацией,
- Оценка баланса парниковых газов в природных системах на территории России. В лесной зоне эти исследования уже ведутся продолжительное время, а вот в Арктике – в тундровой зоне, на континентальном шельфе – внимание этому вопросу явно недостаточное,
- Внедрение природных климатических решений (natural based solutions) для увеличения поглощения углекислого газа природными системами либо предотвращения дополнительных эмиссий в следствие таяния многолетней мерзлоты,
- Создание финансовых инструментов для торговли углеродными единицами и развитие внутреннего рынка климатических активов для ускорения внедрения ресурсосберегающих технологий и развития природных климатических проектов.
- Активное продвижение роли России как глобального климатического игрока на международной арене, особенно как проводника интересов развивающихся стран.
Перспективы безуглеродной экономики: глобальная конъюнктура и российский ответ
