Дональд Трамп трактует международные экологические соглашения сквозь призму интересов США: если условия кажутся ему невыгодными, он предпочитает незамедлительно выходить из них. Именно так произошло с Парижским соглашением по климату. Такая позиция вписывается в давнюю линию Республиканской партии со времён непринятого Штатами Киотского протокола. При этом «зелёный» переход, по сути, не тормозится, а лишь получает «возмущающий» фактор. Реальность такова, что глобальные климатические сдвиги уже необратимы, и многие страны – особенно крупные развивающиеся – выстраивают собственные «дорожные карты» по адаптации к неизбежным переменам.
Поговорили с генеральным директором АО «Институт экологического проектирования и изысканий» Владимиром Слободяном о перспективах дальнейшего развития в мире климатических инициатив на фоне демарша США, а также о том, как это отразится на российской экологической повестке.
Ред.: После того, как Дональда Трампа переизбрали на второй срок, он вновь, как и 5 лет назад, объявил о выходе США из Парижского соглашения по климату. В прошлый раз Штаты формально оставались вне соглашения меньше года, а теперь его решение вступит в силу приблизительно через год, и США окончательно выйдут из него. Трамп регулярно заявляет, что изменение климата – выдумка либералов, и призывает отказаться от всяких «ограничений», чтобы «двигать Америку вперёд». Прокомментируйте, пожалуйста, что сейчас происходит с климатической повесткой в мире и к чему готовиться нам в России.
В.С.: Прежде всего, у Трампа вполне предсказуемая, бизнес-ориентированная логика. Он смотрит на международные соглашения с позиции выгоды для США: если считает, что выполнять их не рационально, то выходит без колебаний. Это отражает давний курс Республиканской партии, который берёт начало ещё со времён Киотского протокола. США тогда не ратифицировали Киотский протокол по схожим причинам – не хотели брать на себя ограничения, которые, на их взгляд, невыгодны и невыполнимы.
Так что позиция Трампа – это чистый прагматизм. Как говорится, ничего личного, просто бизнес. При этом, если говорить о «зелёном» переходе, то сам Трамп не столько тормозит эти процессы, сколько вносит в них «возмущающий» элемент. Например, в его предыдущий президентский срок произошли массовые закрытия угольных предприятий несмотря на то, что он во время предвыборной капании обещал возродить угольную промышленность США. Однако основная причина закрытия была связана не с заботой о климате, а с бизнес-привлекательностью новых технологий: уголь просто менее конкурентоспособен, чем другие виды энергии, прежде всего, так называемое «переходное» топливо – природный газ.
Более того, хотя Трамп и сократил финансирование альтернативной энергетики, он может в любой момент пересмотреть свой подход, если увидит, что американские разработки в сфере «зелёных» технологий готовы к экспорту и могут приносить прибыль. Тогда он, как человек, мыслящий категориями коммерции, с готовностью поддержит их продажу по всему миру.
Однако в итоге для многих стран сложившаяся ситуация выглядит обескураживающе, потому что идеологическим центром «зелёной» повестки долгое время считались именно США и Европа. Но важно понимать, что настоящее будущее экологии зависит не только от политики, но и от развития технологических решений и готовности бизнеса в них инвестировать. И в этом смысле позиция Трампа – не приговор «зелёному» переходу, а один из факторов, который, возможно, только ускорит переоценку стратегических преимуществ новых технологий.
Ред.: Но ведь все же «зелёная» повестка зародилась в США и лишь затем распространилась на Европу и весь остальной мир!
В.С.: В целом это так, если говорить об идеях и технологических разработках. Но в вопросе политического лидерства Евросоюз зачастую оказывается более активным: американские президенты, даже демократические, не всегда спешат продвигать жёсткую экологическую повестку. Тем не менее, США остаются важнейшим игроком.
Ред.: При этом, как известно, за время президентства Джо Байдена объём нефтедобычи в США рекордно вырос.
В.С.: Действительно, США в настоящий момент лидируют по добыче нефти, причём именно при демократе Байдене они достигли рекордных значений. При этом их официальные заявления, например, о намерении сократить выбросы на 50% к 2030 году, вряд ли будут выполнены: фактическое снижение за последние годы составило лишь первые доли процента. Как я уже говорил выше, американцы руководствуются прагматикой: если экологические цели совпадают с экономическими интересами, они их поддерживают; если нет – предпочитают отступить.
С глобальной точки зрения это, конечно, выглядит противоречиво. С одной стороны, «спасение человечества» объявлено ключевой задачей, с другой – приоритеты США нередко меняются в зависимости от текущей экономической конъюнктуры.
В складывающейся ситуации открывается возможность для новых «локомотивов» зелёного перехода, особенно среди развивающихся стран. Например, в роли такого драйвера сегодня активно выступает Китай. За последние годы он стал ведущим производителем электромобилей, ветрогенераторов и солнечных панелей, фактически незаметно возглавив мировое движение к альтернативной энергетике. Даже на последних климатических конференциях, например, COP29, наиболее масштабные и активно работающие павильоны принадлежали именно Китаю и близких к нему международных организаций.
Ред.: А как же проблема смога в Пекине? Тот же Дональд Трамп утверждает, что именно Китай больше всего загрязняет атмосферу, и потому Америка не будет отставать от него в плане выбросов, чтобы не отстать в развитии экономики.
В.С.: Здесь всё довольно логично, если учесть, что население Китая почти в пять раз превышает число жителей США при сопоставимой площади. Но в Китае живёт свыше полутора миллиардов человек, которых нужно кормить, обеспечивать энергией, транспортом и т.д. В сочетании с интенсивной индустриализацией и автомобилизацией это неизбежно ведёт к росту выбросов.
Кроме того, нельзя забывать, что именно США фактически превратили Китай в индустриального лидера, массово перенеся туда свои производства. Сегодня Пекин выбрасывает в атмосферу больше всех CO2, но одновременно становится ведущим «зелёным» игроком, активно продвигая альтернативную энергетику и «зелёные» сертификаты по всему миру.
Пока что ещё интеллектуальные центры в основном остаются в США и Европе. Там же сосредоточены ключевые стандарты климатических проектов. Однако покупатели «зелёных» сертификатов быстро смещаются в Китай, Индию и другие азиатские страны (прежде всего – нефтедобывающие страны Персидского залива).
Возвращаясь к позиции США и Трампа: его демарши дают Вашингтону свободу рук. Если выгодно, Америка готова сотрудничать и продавать «зелёные» технологии, а если невыгодно — не торопится сокращать выбросы. Однако фактически теперь они не смогут играть роль безусловного лидера, диктующего миру климатическую повестку. Выйдя из Парижского соглашения, США перешли с риторики диктата к более прагматичной торговле и переговорам – что, конечно, ослабляет их позиции в роли глобального «зелёного» локомотива.
Ред.: Но глобальное потепление все же существует. Это, кажется, уже очевидно всем. Вопрос только, какова все же роль человека?
В.С.: Как бы мы ни относились к вопросу антропогенного вклада в изменение климата, сами изменения уже происходят, и их последствия заметны по всему миру. Мы видим рост экстремальных погодных явлений, сдвиги в сельскохозяйственных сезонах, деградацию особо чувствительных к климатическим колебаниям экосистем. Всё это напрямую затрагивает экономики стран. Например, если из-за засух страдает сельское хозяйство, то снижается экспорт или растут цены на продукты. Если мы говорим о прибрежных регионах, то на первый план выходят вопросы защиты берегов и инфраструктуры от повышения уровня моря и от экстремальных штормов.
На саммитах, подобных прошедшему в 2024 году в Баку COP29, именно адаптация и митигация (смягчение последствий) становятся ключевыми темами. Всё больше стран понимают, что при любом сценарии глобального потепления необходимо адаптировать свою экономику и социальную сферу к уже идущим переменам. Условно говоря, если в регионе меняется климат и сокращаются запасы воды, то нужно развивать более эффективные системы орошения и водосбережения. Если растёт риск наводнений, важно инвестировать в укрепление инфраструктуры.
В результате у ряда крупных развивающихся стран появляются целые «дорожные карты» по адаптации: от совершенствования аграрных практик до изменений в системе здравоохранения и страхования рисков. Это практический подход: даже если политические и научные споры по поводу «виноват ли человек в глобальном потеплении» ещё идут, экономика не может ждать – бизнес в любом случае начинает подстраиваться.
С геополитической точки зрения, демонстрация адаптационных планов служит ещё и имиджевым инструментом: это сигнал мировому сообществу, что государство готово работать над решением климатических проблем. Но важно, чтобы за презентацией планов стояли реальные шаги. Например, улучшенные законы об охране окружающей среды, инвестиции в устойчивую инфраструктуру, модернизацию коммунальных систем. Для стран с высоким риском климатических бедствий это уже не вопрос выбора, а жизненная необходимость.
Ред.: Но решится ли кто-нибудь выставить Америке претензии за загрязнение климата и, более того, продать ей какие-то климатические сертификаты?
В.С.: Такие попытки есть, но весь рынок «зеленых» сертификатов до сих пор остается очень фрагментированным. В США, к примеру, предпочитают приобретать сертификаты у «приличных», по их мнению, стран, игнорируя при этом проекты тех африканских стран, которые не являются сателлитами США в регионе. То есть, например, климатические офсеты из Кении котируются на американском и европейском рынках, а Демократическая Республика Конго не может валидировать в западных стандартах ни один из своих масштабных проектов по сохранению экваториальных лесов. В результате полноценного глобального рынка в мире сейчас нет.
При этом Китай сегодня более глобален с точки зрения взаимодействия, потому что является членом BRICS – объединения, которое охватывает, по сути, страны трёх континентов и, скорее всего, продолжит расширяться. Формируя собственный рынок «зеленых» сертификатов в рамках BRICS, Китай почти не оглядывается на американские и европейские стандарты. Поэтому, повторюсь, если говорить о геополитике в целом, то выход администрации Трампа из Парижского соглашения сыграл остальному миру на руку. США фактически лишились инструмента для диктата в климатической повестке. Они могут давить на кого-то силой, экономическими санкциями и так далее, но их «зеленый» козырь уже не так эффективен: как-никак они сами отошли от глобального соглашения, где все обязались сокращать выбросы и переходить на новые технологии.
Ред.: Но ведь буквально только что мировое сообщество договорилось, что антропогенный фактор действительно влияет на изменение климата. И тут одна из ведущих держав заявляет, что всё это «либеральные выдумки», и если климат и меняется, то человек тут ни при чём. То есть делать ничего не надо, пусть всё идёт как идёт.
В.С.: Важно всегда видеть и понимать политическую составляющую. У Дональда Трампа и его команды четкая позиция: они либо не верят в антропогенный вклад в глобальное потепление, либо не считают нужным с этим бороться. С другой стороны, есть крупный пласт академических и интеллектуальных кругов – и в США, и в Европе, – которые давно работают над климатической повесткой и не собираются от неё отказываться. Это многолетний процесс, и изменить его за четыре года президентства республиканца невозможно.
Сейчас все происходящие процессы можно сравнить с идущим поездом. Даже если кто-то пытается нажать «стоп-кран», остановить или развернуть всю систему не получится. К тому же глобальному сообществу придется решать новую дилемму: можно отрицать влияние людей на изменения климата, можно отрицать само потепление, но это будет выглядеть странно, учитывая уже накопленные объективные данные.
Ред.: Климат действительно меняется, и спорить с этим уже трудно. Расскажите, пожалуйста, как выход США из Парижского соглашения может повлиять на ESG-повестку в Америке и в Европе? Насколько эти вопросы взаимосвязаны?
В.С.: Они связаны лишь отчасти. Парижское соглашение, по сути, посвящено тому, чтобы достичь «углеродного нуля» – когда объем ежегодных выбросов СО? уравновешивается его поглощением. Сейчас этого равновесия нет, что даст о себе знать в будущем. Но ESG повестка шире, чем только борьба с глобальным потеплением. Это комплексный подход, затрагивающий не только экологию, но и вопросы экономического развития и госуправления. К тому же ESG-принципы уже глубоко внедрены в деятельность крупных корпораций – как американских, так и европейских, а многие из них являются еще и транснациональными. Поэтому само по себе решение США выйти из соглашения не отменяет движение в сторону устойчивого развития.
Ред.: Как вы считаете, как отреагируют российские элиты на решение Трампа? Постараются ли они следовать его примеру и снизить внимание к сокращению выбросов и углеродным сертификатам, или, напротив, станут активнее смотреть в сторону Китая, который, по вашим словам, сейчас скорее укрепляет свое лидерство в экологии?
В.С.: В России действительно есть силы, желающие смягчить или даже отменить «углеродную повестку». Это крупные эмитенты парниковых газов: нефтегазовая отрасль, химическая промышленность, металлургия. Однако многие российские корпорации уже самостоятельно вложились в свои собственные ESG-программы и не отказались от них даже после начала событий 2022 года. Они продолжают пересматривать свою экологическую политику и работать над сокращением выбросов. После введения широких санкций со стороны США и Евросоюза, стало очевидно, что российский бизнес не может ориентироваться исключительно на требования Запада. Если завтра кто-то в США решит ужесточить санкции, это все равно коснется нашего экспорта, независимо от экологических показателей.
Ред.: Тогда какой сейчас вектор? Россия все больше ориентируется на взаимодействие с Китаем?
В.С.: Российская экономика после 2022 года действительно оказалась в ситуации, когда привычные пути сбыта и партнерские связи оказались под ограничениями, и ей пришлось быстро искать новые рынки и новые каналы торговли. Внутренний ESG-подход при этом формально сохранился – государство пока не отказывается от принципов экологической и социальной ответственности, ведь это было прописано в разных стратегических документах. Тем более что у подобных «зеленых» инициатив есть и прагматический смысл: в перспективе они могут пригодиться, если Россия вернётся на глобальные финансовые рынки и начнёт привлекать зарубежных инвесторов (да хоть бы и из стран BRICS), для которых ESG – важный показатель.
Однако на практике в сложившихся условиях на первый план выходит именно торговля «по принципу кто купит», а не соответствие внешним (чаще западным) экологическим или корпоративным стандартам. Параллельно возникают новые – в том числе и «теневые» – механизмы реализации товаров, поскольку традиционные каналы отрезаны санкциями и политическими факторами. Устойчивость официальной ESG-повестки при таком сценарии зачастую остается скорее декларацией: она не отменена, но конкретные шаги по ее развитию могут быть отложены или сведены к минимуму, пока первоочередной задачей является решить вопросы экспорта, валютной выручки и выстраивания новых логистических цепочек.
Тем не менее во внутренней повестке ESG-фокус, скорее всего, сохранят, ведь он подразумевает не только экологические, но и социальные и управленческие аспекты. Это может быть актуально для крупных компаний, которым важно поддерживать «белую» отчетность, и для государственных структур, которые хотят показать преемственность и стабильность. Маловероятно, что власти официально объявят об отказе от ESG: свой «зеленый» флаг, однажды подняв, принято не опускать, даже если дальше он используется в иных, более прагматичных целях.
