В начале февраля на сайте Рамочной конвенции ООН об изменении климата был опубликован двухгодичный доклад по вопросам транспарентности, подготовленный Минприроды России и Росгидрометом. Аналогичные документы готовили не только в России, но и в других странах, подписавших Парижское климатическое соглашение. Главный вывод из представленного общественности доклада – сокращение выбросов CO2 в России в ближайшие 15 лет произойдет только при усилении мер по декарбонизации. Однако такой подход в текущих условиях, в частности, из-за действующих санкций, является экономически нецелесообразным.
Означает ли это, что Россия смирилась с тем, что с изменениями климата ничего невозможно сделать и остается только адаптироваться к ним? Или это какой-то манипуляционный инструмент, направленный на разжигание внутренних распрей на Западе? Ведь, объективно, последствия меняющегося климата ощущают на себе все жители нашей страны. В этом году даже Москва осталась фактически без снега и морозов почти на всю зиму.
О том, что означает опубликованный доклад, как нужно бороться с изменениями климата и какие долгосрочные последствия у принятых решений мы поговорили с экспертом в этой области, генеральным директором АО «Институт экологического проектирования и изысканий» Владимиром Слободяном.
Ред.: В чём, на ваш взгляд, причина того, что власти считают экономически нецелесообразным форсировать декарбонизацию в текущих условиях? И как к этому относиться?
В.С.: Думаю, вся эта история началась после заявления Дональда Трампа о выходе США из Парижского соглашения. Появились статьи на эту тему, и тут же разгорелись дискуссии: мол, теперь Россия не будет заниматься декарбонизацией, чтобы не навредить своей экономике. Однако надо помнить, что и раньше в вопросах выполнения Парижского соглашения присутствовал определённый элемент манипулятивности. По Парижскому соглашению страны берут на себя обязательства добиться максимального снижения выбросов CO? до определённых временных горизонтов (например, до 2050 года), но это всё-таки весьма гибкие рамки, особенно если учесть, что, наверное, не все и доживут до обозначенных сроков.
Так что обязательства по декарбонизации всегда были немного «виртуальными» – например, в них часто учитывают факторы, которые сложно точно зафиксировать. Простейший пример: страна заявляет, что выбрасывает 2 миллиарда тонн CO?, а поглощает 3 миллиарда. Но на деле эти цифры могут содержать недоучтённые или спорные моменты. То есть это довольно сложные расчёты. И если выбросы ещё более-менее посчитать можно, то с расчетом поглощения парниковых газов манипуляции могут быть самые разнообразные.
А в целом в российской климатической доктрине по-прежнему сформулирована цель достичь «углеродной нейтральности», никакие системообразующие документы в этой сфере не редактировались. Отсюда и возникает вопрос к докладу и вышедшим по его следам аналитическим статьям, в которых говорится, что Россия не будет сокращать выбросы с помощью дополнительных мер. Вместе с тем, там упоминается базовый сценарий без форсированного внедрения альтернативной энергетики. Этот сценарий признан экономически более целесообразным. Проще говоря, российским властям нет смысла двигаться быстрее всех, особенно с учётом того, что США сами выходят из Парижского соглашения. В целом же повестка по сокращению выбросов и их компенсации остаётся в силе, но без жёстких, форсированных решений.
Ред.: Насколько я понимаю, речь идёт о сохранении базовых вещей, которые и так влияют на жизнь людей. Например, раздельный сбор мусора, совершенствование его переработки, обновление оборудования и технологий. Всё это в какой-то мере уже происходит, хотя и не особо активно. Однако сложно назвать эти действия полноценным движением к глобальным целям по декарбонизации. Скорее, мы просто не будем реализовывать какие-то громкие «ура»-инициативы в этом направлении, верно?
В.С.: Совершенно верно. И это вписывается в общемировую тенденцию. Вспомним 2023 год и конференцию в Дубае, когда звучали призывы «срочно декарбонизироваться». А спустя год, в Баку, дискурс сильно изменился: основной упор шёл уже на адаптацию к изменению климата и поиск возможностей смягчения негативных последствий. Фактически все поняли, что полностью «победить» выбросы уже не получится, и нужно учиться жить с тем, что есть.
Даже учёные, если отойти от громких лозунгов, признают: у накопленного в атмосфере CO? (и связанного с ним потепления) будет долгосрочный и инерционный эффект – на десятилетия уж точно. Очевидно, нужно стремиться снижать выбросы CO? и хотя бы стабилизировать его уровень, потому что именно от углекислого газа во многом зависит тепловой баланс планеты. В отличие, например, от водяного пара, который легко вовлекается в природный цикл, избыток CO? в атмосфере сам по себе не сбалансируется. В истории планеты на это уходили миллионы лет.
При этом, понятно, что добиваться этих целей любой ценой – значит подрывать собственные экономики. Поэтому сегодня мы наблюдаем сдвиг от излишне «революционных» лозунгов к более реалистичной и практичной повестке.
Ред.: Давайте поговорим о том, что волнует многих сейчас: в Москве этой зимой практически нет снега, а на Урале, наоборот, осадков выпало значительно больше нормы. Наблюдаем ли мы здесь последствия глобального потепления, или всё это – обычные природные циклы и не стоит переживать, что в следующем году всё повторится? И если причиной действительно является изменение климата, то насколько велика роль выбросов углерода человеком? Можно ли сказать, что вклад антропогенного фактора – это, например, 10%?
В.С.: Сложно однозначно сказать, как распределяются весовые доли природных и антропогенных факторов. Например, лесные пожары: если это естественные возгорания, то их можно считать природным явлением, а вот поджоги или подсечно-огневое земледелие, например в Африке, уже ближе к человеческой деятельности. Пожары существенно влияют на концентрацию CO? в атмосфере, и тут важно понимать, что есть факторы, на которые люди влиять не могут – те же вулканические извержения, которые тоже добавляют немало парниковых газов.
Что касается таких экстремальных ситуаций, которые наблюдаются этой зимой в Москве и на Урале, то это имеет непосредственное отношение к глобальному потеплению, только в другой его части. Вся климатическая система вследствие изменения теплового баланса разбалансирована, и поэтому увеличивается количество и, самое главное, раздвигаются экстремумы природных явлений.
В этой связи аномальные снегопады или полное отсутствие снега – это тоже часть глобального потепления.
Обращу внимание, что подобные экстремальные явления происходят по всей планете уже многие годы. Тот же 2024-й был рекордным по среднегодовой температуре. Параллельно в Южном полушарии, практически в тропиках, случились настоящие снегопады – в Южной Африке, причем ближе к концу их зимы (август), что абсолютно нетипично. Это явная разбалансировка привычного климата. В отдельных местах мы видим аномальные холода и снег, в других – наоборот, слишком мягкие зимы. Причём наблюдаем это и на севере, и на юге планеты.
Суть в том, что глобальное потепление – это не только рост температур, но и общее увеличение нестабильности. А вот где точный «процент» человеческого вклада, а где – природного, определить сложно. Речь сейчас больше о том, что разбалансирована вся система атмосфера-гидросфера, и человеческий фактор может либо усиливать этот дисбаланс (например, увеличивая выбросы парниковых газов), либо каким-то образом сглаживать это за счет компенсирующих мер (например, климатических проектов).
Ред.: А вот, к примеру, ливни и наводнения на Аравийском полуострове (в ОАЭ в 2024, в Омане в 2023 гг.) из той же серии?
В.С.: Да, ливни и наводнения в Дубае весной 2024 г. – тоже яркий пример накопленных дисбалансов. И сейчас мы в России наблюдаем интересную картину: в Москве снега нет, а в ряде регионов той же европейской части – наоборот, рекордные осадки, и весной это приведет к экстремальным паводкам в ряде районов. Неравномерное распределение осадков даже в пределах однородной в природно-климатическом плане территории – тоже следствие разбалансировки системы.
Дело ведь не в том, что глобальное потепление сразу приводит к конкретному «бесснежью». Как я уже говорил, весь тепло- и влагообмен в атмосфере и гидросфере Земли нарушен. В итоге возникают экстремальные явления, которые раньше не случались или были очень редкими.
По сути, мы наблюдаем, как планета стремится к «новой норме». Раньше температура постепенно снижалась (с голоценового оптимума около 2000 лет назад), но за последние сто лет тренд сменился на потепление, скорее всего, из-за деятельности человека. То есть мы видим значимый «отскок» от прежнего тренда, и пока система не придет в новое равновесие, нас ждёт нарастание экстремальных погодных сценариев: например, снег в Африке, ливни в пустынях, тропические волны тепла в северных широтах и т.п.
Ред.: Допустим, мы опасаемся, что меры по адаптации к изменению климата могут отрицательно повлиять на экономику. Но ведь и экстремальные погодные условия тоже оборачиваются многомиллиардными убытками: например, от потери урожая. Как это соотносится?
В.С.: Для начала нужно понять масштабы потерь. Адаптация – это не только про уменьшение выбросов. Смысл адаптации в том, что, зная о грядущих изменениях климата, мы меняем основные практики: например, тип земледелия или организацию сельского хозяйства в целом. Раньше считалось, что до Волги лучше сеять озимую пшеницу (снега много, он защищает озимые культуры), а за Волгой, в континентальном климате с меньшим количеством осадков, – только яровую. Но в последние годы и в средней полосе периодически нет снега, поэтому встаёт вопрос: менять ли тип земледелия? Как минимум, это надо исследовать.
Подобный подход применим и к медицине. На первый взгляд, потепление в средней полосе кажется плюсом: зима мягче. Но вместе с потеплением приходят некоторые виды животных и растений, которые раньше в России не водились. Например, малярийные комары могут стать серьезной проблемой, так как в нашей стране пока нет ни необходимой профилактики, ни лекарств для борьбы с малярией. Однако теперь, если климат продолжит теплеть, болезнь может появиться в регионах, где её никогда не было.
Комплексная адаптация важна не только в сельском хозяйстве, строительстве и эксплуатации инженерных сооружений, но и в медицине, в гражданской обороне и других сферах.
Ред.: Вы сказали, что все климатические решения так или иначе могут носить манипулятивный характер. Если взять недавний доклад, представленный в ООН, то звучит это так: «Если вы вводите против нас санкции, мы не будем выполнять свои климатические обязательства, и дальше делайте, что хотите». То есть будем продолжать увеличивать выбросы, оказывающие влияние на климат. Правильно?
В.С.: Не совсем так: в докладе просто упоминаются санкции. Смысл скорее такой: «Мы бы хотели, но санкции мешают».
Ред.: Но это ведь тоже выглядит как манипуляция?
В.С.: Разумеется, ведь здесь всё сводится к глобальной политике, а не к реальной борьбе за климат или мерам адаптации. Выходит, что-то вроде: «Снимите санкции, а мы, возможно, у вас купим зелёные технологии» или что-то в этом духе.
Надо понимать, что глобальная проблема, перед которой стоит человечество, обрастает комплексом экономических и политических интересов. Это, конечно, усложняет её решение. В какой-то момент казалось, что развитые страны, продвигавшие «зеленую повестку», возьмут на себя, в том числе и экономическое бремя, но все оказалось не так просто. И мировой политический баланс поменялся, и т.н. «развитые страны» уже не те…
Ред.: В последнее время всё чаще звучат споры о «зелёных» источниках энергии. С одной стороны, ветряки могут иметь не самый безобидный экологический след, с другой – атомная энергетика, как кажется, куда более эффективна по выбросам CO?. С учётом санкций и прочих ограничений, в каком направлении должна развиваться Россия? Если убрать фактор санкций – какие реальные шаги стоит предпринять для снижения выбросов? Ведь у нас уже есть атомная энергетика, гидроэлектростанции, зачем тогда, условно, заниматься ветряками?
В.С.: На самом деле и природный газ всё ещё считается «переходным» топливом, а у России в этом плане очень неплохой топливно-энергетический баланс. Во всяком случае, угольной генерации у нас не так много.
Однако, говоря о миллиардах тонн выбросов CO?, нельзя ограничиваться только энергетикой. Помимо неё у нас есть химическая промышленность, производство удобрений, металлургия – они тоже крупные источники парниковых газов.
Именно в этих отраслях нужны новые технологии: например, системы улавливания и утилизации CO? в химическом производстве. Я ничего плохого не вижу в том, чтобы внедрять такие решения. Поэтому, думаю, не стоит сломя голову ставить ветряки повсеместно – тем более что и к ним есть вопросы.
Нужно смотреть комплексно: на промышленное производство, сельское хозяйство и вообще все отрасли, где есть значимые выбросы. Иначе никакие «зелёные» технологии сами по себе не решат проблему.
Ред.: В нашей прошлой беседе вы говорили, что ориентир для России – скорее Китай, а не США и Европа, потому что Китай сейчас выступает драйвером в развитии технологий. Если мы в ответ на санкции или по каким-то другим причинам отказываемся от эффективных шагов и ограничиваем взаимодействие в области климатических инициатив, как это может отразиться на долгосрочных экономических перспективах страны? Особенно с учётом того, что в будущем санкции могут быть сняты и торговые отношения с Европой и США могут восстановиться?
В.С.: Если говорить честно, в политике сейчас сложно что-то прогнозировать. И когда я советовал ориентироваться на Китай, я не имел в виду, что нам остаётся взаимодействовать только с ним. Речь о том, что Китай быстро и эффективно осваивает новые технологии – в том числе те, которые условно называют «зелёными». Но главное, что он в целом продвигает инновации и за короткий срок добился впечатляющих результатов в альтернативной энергетике, выпуске электромобилей и так далее. Европа и США, которые раньше считались лидерами «зелёной» повестки, с удивлением наблюдают, как Китай активно захватывает рынок в этой сфере. Так что нам есть чему у него поучиться и где-то перенять технологии.
Ред.: Получается, объявленная у нас сейчас приостановка мер по усиленной декарбонизации не нанесет катастрофического удара в долгосрочной перспективе ни в отношениях с Китаем, ни в отношениях с Западом, если санкции будут сняты?
В.С.: На мой взгляд, нет ничего катастрофического. Всё, что сейчас озвучено, фактически лишь официально закрепляет то, что и так было понятно. Ведь уже давно ясно, что никто не будет «бежать впереди паровоза», особенно с весны 2022 года, когда нам закрыли доступ к западным технологиям и рынкам, куда мы могли бы поставлять «углеродные единицы» или покупать оборудование для «зелёной» энергетики. Получается, мы и так видели, что серьёзных прорывов без необходимой техподдержки не будет. А заявления, сделанные в докладе, просто подтверждают новую позицию: теперь мы официально заявляем, что будем развивать то, что можем, а не пытаться догнать «зелёную» повестку, отрезанную от нас санкциями.
Ред.: Вы ожидали такого доклада? В конце прошлого года у ИЭПИ появились два новых управления по декарбонизации и управлению климатическими проектами. Это не ставит под угрозу дальнейшее развитие этих направлений?
В.С.: Я считаю, что нет. Внутри страны политический курс направлен явно не на полноценную декарбонизацию, а скорее на снижение углеродного следа от существующих производств. И это логично не только с политической, но и с экономической точки зрения. Даже если мы окажемся отрезаны от мирового рынка, внутри страны всё равно будет происходить перераспределение прибыли между отраслями, которые выбрасывают CO?, и теми, кто развивает новые технологии. Это возможно за счёт налогового режима и введения углеродного налога или иных механизмов.
Будем надеяться, что процесс декарбонизации не остановится, а новые финансовые инструменты (в том числе – налоговые) только ускорят его. Когда будет введён углеродный налог (а такие разговоры уже идут), декарбонизация станет реалией в силу конкретных финансовых механизмов, которые прорабатывают вместе Центробанк и Минфин.
Ред.: Спасибо!
